он совсем разлюбил жевательную резинку.

XIII

Только что получил письмо от Жаклин, она, наверное, отдала его какому-нибудь солдату, чтобы тот отправил его с военной почтой. Ей-богу, странная она девушка, но, может, они все с приветом. Мы отступили немного по сравнению со вчерашними позициями, но завтра снова наступаем. Все те же разрушенные деревни; какая тоска! Нашли тут совсем новый радиоприемник. Ребята пытаются сейчас его наладить, даже не знаю, можно ли заменить лампу огарком свечи; думаю, что можно, мне уже слышится «Чаттануга», мы еще танцевали под нее с Жаклин незадолго до моей отправки. Ответить ей, что ли, если будет время? А вот заиграл Спайк Джонс, тоже музыка что надо; скорее бы все это кончилось и можно было бы пойти и купить цивильный галстук в голубую и желтую полоску.

XIV

Вот-вот отправляемся. Опять у линии фронта, и снова сыпятся снаряды. Идет дождь, не очень холодно. Джип идет как по маслу. Скоро высадимся и дальше пойдем пешком.

Похоже, дело идет к концу. Не знаю, как они, но мне бы хотелось поскорее убраться отсюда подобру-поздорову. Попадаются участки, где нам серьезно достается. Поди узнай, что будет дальше.

Через две недели у меня будет еще одна увольнительная, и я написал Жаклин, чтобы меня ждала. Может, зря я это сделал; никогда нельзя попадаться на их удочку.

XV

Все еще стою на мине. Сегодня утром отправился патрулировать и, как обычно, шел последним. Остальные прошли мимо, а я услышал под ногой щелчок и замер на месте. Эти штуки взрываются только после того, как убираешь с них ногу. Перекидал ребятам все, что оставалось в карманах, и сказал, чтобы уходили. Я тут совсем один. Мог бы дождаться, когда они вернутся, но сказал им, чтобы не возвращались. Можно попытаться отпрыгнуть в сторону и упасть плашмя на землю, но до чего ужасно – жить без ног… Оставил только блокнот и карандаш. Отброшу их как можно дальше, перед тем как поменять ногу, а сделать это пора, потому что мне осточертела война и потому что у меня в ноге мурашки.

Прилежные ученики

I

Люн и Патон спускались по лестнице Полицейской академии. Только что закончился урок рукоприкладной анатомии, и они намеревались пообедать, перед тем как заступить на пост у штаб-квартиры Партии конформистов, где совсем недавно какие-то гнусные мерзавцы переколотили окна узловатыми дубинками. Люн и Патон весело шагали враскачку в своих синих накидках, насвистывая марш полицейских; при этом каждый третий такт отмечался весьма чувствительным тычком белой дубинки в ляжку соседа; вот почему этот марш настоятельно требует четного числа исполнителей. Сойдя с лестницы, они свернули в галерею, ведущую к столовой. Под старыми каменными сводами марш звучал как-то странно, ибо воздух в галерее начинал вибрировать на ля-бемольных четвертях, каковых вся музыкальная тема содержала никак не менее трехсот тридцати шести. Слева, в узеньком дворике с деревцами, обмазанными известью, тренировались и разминались их собратья по профессии – будущие шпики и полицейские. Одни играли в «прыг-шпик-не-зевай», другие учились танцевать мазурку – на спинах мазуриков, третьи колотили зелеными учебными дубинками по тыквам – их требовалось разбить с одного удара. Люн и Патон даже бровью не повели: такое они и сами проделывали каждый божий день, не считая четвергов, когда учащиеся выходные.

Люн толкнул массивную дверь столовой и вошел первым. Патон замешкался: надо было досвистать марш, вечно он отставал от приятеля на пару тактов. Двери непрестанно хлопали, в столовую со всех сторон стекались слушатели Академии, они шли группами по двое, по трое, очень возбужденные, так как накануне началась экзаменационная сессия.

Люн и Патон подошли к столику номер семь, где столкнулись с Поланом и Арланом – парой самых отъявленных тупиц во всей Академии, с лихвой возмещавших недюжинную тупизну незаурядным нахальством. Все уселись под стоны придавленных стульев.

– Ну как оно? – спросил Люн у Арлана.

– Хреново! – отвечал Арлан. – Подсунули мне, гады, старушенцию годов на семьдесят, не меньше, а уж и костистая до чего, старая кобыла!..

– А вот я своей с одного маха девять жевалок вышиб, – похвастался Полан, – сам экзаменатор меня поздравил!

– Эх, а мне не повезло, – бубнил свое Арлан, – подложила она мне свинью, плакали теперь мои нашивочки!

– Все ясно, – сказал Патон, – им больше не удается набирать для нас учебный материал в трущобах, вот они и выдают кого посытее. А такие – крепкий орешек. Бабы, правда, похлипче, но что касается мужичков, так вы не поверите: я нынче весь взопрел, пока вышиб одному глаз.

– Ну вот это мне раз плюнуть, – обрадовался Арлан, – гляньте-ка, я тут чуток помозговал над своей дубинкой.

Он показал им свое изобретение. Конец дубинки был весьма изобретательно заострен.

– С лету вмазывается! – сказал он. – Верных два очка в кармане. Я уж поднатужился, надо же было отыграться за вчерашнее!

– Мелюзга в этом году тоже черт знает какая, просто руки опускаются, – заметил Люн. – Вчера мне дали одного мальца, так я всего только и смог, что перебить ему кисть, и это с моего удара! О ногах я уж и не говорю, тут даже дубинка не помогла, пришлось маленько каблуками поработать. Противно даже, ей-богу!

– Это точно, – согласился Арлан, – из приютов нам больше ни шиша не перепадает. А нынешние поступают сюда прямо из детприемника. Тут уж на кого налетишь – дело случая. Если мальчишке не пришлось голодать, его, твердокожего дьявола, ни одна дубинка не возьмет!

– А я гляжу, – прервал его Полан, – горят мои нашивочки ясным огнем, я и давай дубасить что было сил, чуть не сдох, ей-богу! У меня от натуги даже пуговицы с мундира посыпались, из шестнадцати всего семь на месте осталось. Но сержант только рад был придраться. «В другой раз, – говорит, – будешь пришивать покрепче». И влепил мне наряд вне очереди!

Они замолчали, так как подоспел суп. Люн схватил поварешку и запустил ее в кастрюлю. Сегодня подали наваристый бульон из галунятины. Все четверо налили себе по полной тарелке.

II

Люн стоял на посту перед штаб-квартирой Партии конформистов. Скуки ради он разглядывал обложки на витрине книжной лавки, и от одних названий у него ум за разум заходил. Сам он в жизни не читал ничего, кроме «Спутника полицейского», содержащего описание четырех тысяч случаев нарушения общественного порядка: начиная с отправления малой нужды на улице и кончая словесным оскорблением полицейского. Всякий порядочный полицейский обязан был все их знать назубок.